Кажется, чтобы узнать больше о художнике или художнице, достаточно внимательнее всмотреться в их работы: свою жизнь, свои переживания, личные трагедии, взгляды они заключили, словно джина в бутылку, в цвета, формы, тени и объёмы. Но нам постоянно хочется знать больше. Кто эти люди, стоявшие за шедеврами? Как жили те, кто оказался способен создать настолько великие произведения? Поэтому о великих мастерах издавна пишутся книги и снимаются фильмы, а детали биографий художников порой известны не хуже, чем их полотна.
В конце концов, нет ничего более естественного, чем вдохновиться примером великих и таким образом узнать что-то о себе. А знакомство с линиями жизни мастеров и мастериц зачастую помогает лучше разглядеть то, что даже самый внимательный зритель не заметит. И именно поэтому мы поговорим о восьми книгах – романах, биографиях и автобиографиях, – которые расскажут удивительные истории восьми художников и художниц, известных и (до поры до времени) незаметных, но – уверяем! – гарантированно вдохновляющих!
Артемизия Джентилески – Анна Банти «Артемизия» (Арт-Волхонка)
В 40-е годы прошлого века итальянская искусствоведка Анна Банти решила напомнить своим соотечественникам (да и всему миру) о женщине, которую звали Артемизия Джентилески. Артемизия была художницей, но её творчество долго оставалось в тени более успешных мужчин-современников и недооценивалось критиками и историками искусства. Анна Банти написала не просто биографию, но дневник, в котором непростая линия жизни её предшественницы вступает в диалог с современностью.
А ведь Артемизии было что поведать: какое-то время о ней говорили куда меньше в контексте её творчества – зато регулярно обсуждали её изнасилование другим художником, Агостино Тасси. Сами картины оказывались как будто необязательным довеском к шокирующей истории, однако именно в них художница сохраняла пережитые боль и унижение, и они же служили источником внутренней силы. Джентилески отразила в своём творчестве поразительное для Ренессанса количество сильных героинь, которые действительно вдохновляли, а не были пассивными предметами в разборках мужчин: это и отсекающая голову Олоферну Юдифь, и спасающая еврейский народ Эсфирь. Эти сюжеты вдохновили Анну Банти спустя столетия начать диалог с Джентилески, ища в её работах и судьбе вневременную силу и достоинство.
Франциско Гойя – Манфред Шнайдер «Франциско Гойя» (Искусство — XXI век)
В XIX веке на Испанскую империю наступали сумерки. Заплатками сокровищ Нового Света уже нельзя было прикрыть катастрофическое состояние страны, к тому прибавлялись социальные трения и слабость мадридского двора, да и сам Новый Свет стоял на грани развода с иберийской монархией. В эту сложную для Испании пору творил Франсиско Гойя – и его творчество стало лучшим зеркалом яростной смуты и противоречий тех лет. От придворных портретов до жутких свидетельств наполеоновского вторжения в «Бедствиях войны» – наследие Гойи сложно уместить в привычные дефиниции.
Так же, как и его творчество, сложна и многообразна его биография. Творческий путь гения послужил вдохновением для Милоша Формана, снявшего о художнике «Призраки Гойи», фильм, который подвел итог карьере чешского постановщика. Впрочем, сюжет ленты вымышлен – а вот если вам хочется более достоверного чтения, то предлагаем обратиться к биографии Манфреда Шнайдера, которая с почтительным уважением превращает сложную судьбу Гойи в увлекательный роман.
Паула Модерзон-Беккер – Мари Дарьесек «Быть здесь – уже чудо» (No Kidding Press)
Иногда у больших революций в мире искусства происходят постепенные форшоки, предвещающие неизбежные взрывы. Так, полотна Уильяма Тёрнера предвосхитили импрессионизм, а шведка Хильма аф Клинт создавала на холсте абстрактные миры задолго до Кандинского и Мондриана. Когда немецкая художница Паула Модерзон-Беккер начала рисовать свой обнажённый автопортрет, она вряд ли полагала, что её взгляд на саму себя станет первой ласточкой появления феминистского искусства и торжества female gaze после долгих лет пренебрежения.
Ко взгляду Паулы обращается Мари Дарьесек в своей книге «Быть здесь – уже чудо». Она не без восхищения подмечает, как много внутренней свободы заключалось в творчестве Модерзон-Беккер, которая входила в одну из известнейших немецких художественных колоний и была знакома с Райнером Марией Рильке. Её имя, может быть, и не было известно современникам, а творчество не приносило ей дохода (всего три проданные за жизнь картины – в отличие, например, от её мужа, тоже художника) – зато ей было даровано счастье художественного выражения и свободы выбора. Как знать, может в этом и секрет её тихой художественной революции?
Купить книгу
Амедео Модильяни – Анджело Лонгони «Принц Модильяни» (Издательский дом Мещерякова)
«Парижской школы» не было. Строго говоря, было лишь сообщество непохожих друг на друга творцов, не нашедших себя на своих родинах, но обретших свой художественный язык в Париже. Ничто не объединяло их, кроме того города, что стал их приютом – и многим подарил имя, сохранившееся в истории. Но, пожалуй, один из этой мириады художников был совершенно особенным – это был итальянец Амедео Модильяни.
Портретист бесконечного таланта, он не вписывался ни в одно из существовавших течений того времени. Можно ли назвать его фовистом? Кубистом? Экспрессионистом? Его портреты намеренно уходят от определений, как бы подтверждая: их ценность – не в положении на исторической ленте истории искусств, а в тонкой наблюдательности и открытости. Таким же неуловимым, как очарование его портретов, был и жизненный путь Модильяни – чувственный, яркий и трагичный. С учтивым вниманием к деталям судьбу гениального итальянца зафиксировал в своём романе Анджело Лонгони, настоящем любовном послании «принцу Монмартра».
Хана Орлова – Ребекка Бенаму «Хана Орлова: возвращение» (Книжники)
Но были в Париже тех времен не только суперзвёзды, как Модильяни, Сутин или Шагал, здесь находили себя и гораздо более скромные по меркам истории искусств, но явно не по своему таланту, творцы. Среди них была и Хана Орлова, ехавшая из Яффы в Париж с, в общем-то, совсем не художественной целью – она отправилась в столицу Франции продолжать начатые ещё в Израиле курсы кройки и шитья. Однако судьба распорядилась иначе – и Хана попала на скульптурные курсы.
Для Орловой, украинской еврейки по рождению, раны двадцатого века стали личными: её муж умер от эпидемии «испанки», многие из её работ были уничтожены во время немецкой оккупации Парижа, от которой она бежала в Швейцарию, зато в независимом Израиле она получила признание – даже покинула этот мир Орлова, приехав на свою юбилейную выставку в Тель-Авив. Она оставила после себя очень мало документальных свидетельств – но Ребекке Бенаму было достаточно и этого. Собрав обрывки биографии, ей удалось создать живой образ ускользающей Ханы Орловой, в чьей линии жизни отразился весь двадцатый век.
Энди Уорхол – Пэт Хэккетт «ПОПизм. Уорхоловские 60-е» (Ad Marginem)
После Второй мировой художественный центр мира перемещается за океан. Все стремятся в Нью-Йорк, космополитичный мегалополис, чья художественная жизнь бьёт кипящим ключом, а в центре этого кипения – Энди Уорхол: стоит только попасть в его круг, и ты уже знаменитость. Да и сам Уорхол – идеальная эманация американской художественной мобильности: его родители переехали в провинциальную Пенсильванию из словацких Карпат и даже толком не говорили по-английски.
«ПОПизм», строго говоря, не биография Уорхола, но предложить просто рассказ о его жизни было бы скучно, согласитесь? Куда лучше обратить внимание на этот пастиш воспоминаний, впечатлений, сцен, рисующий беспокойный Нью-Йорк и его художественную среду. Эмоциональные заметки о жизни самого динамичного города планеты в его самое динамичное десятилетие: они расскажут об Энди Уорхоле куда лучше, чем самая дотошная из биографий.
Марина Абрамович – Марина Абрамович «Пройти сквозь стены» (АСТ)
Создавая свои перфомансы в Белграде, Марина Абрамович планировала их так, чтобы она могла вернуться домой к десяти вечера. Будучи уже взрослой, она жила со своей матерью, властной героиней югославского партизанского движения – и насколько бы опасными и радикальными не были её работы, дома нужно было быть вовремя.
Спустя долгое время Абрамович напишет об этом в своей автобиографии «Пройти сквозь стены». К тому моменту она успеет стать матриархом перформативного искусства и одной из самых известных современных художниц, образует плодотворный творческий союз с немцем Улаем – и расстанется с ним на Великой Китайской стене, а также откроет собственный институт. Но её история начнётся именно с социалистического Белграда, где бескомпромиссная творческая жизнь молодёжи и броская эстрада сочетались с неразрешёнными конфликтами и мрачной эстетикой югославского брутализма. Эти контрасты останутся с Абрамович навсегда – и во многом определят её творчество.
Ай Вэйвэй – Ай Вэйвэй «1000 лет радостей и печалей» (Альпина)
Ай Вэйвэй, самый знаменитый художник современного Китая, сейчас живет в небольшом городке в Португалии. Там он оказался не по своей воле – после преследования властями КНР и тюремного заключения он добровольно принял решение покинуть родину. Но изгнание для Ай Вэйвэя – привычный топос. В изгнании он провёл своё детство, находясь с отцом, поэтом Ай Цином, в ссылке на западе страны, в Синьцзяне. Позднее, он уже добровольно покинет страну и более десяти лет проживёт в США, где познакомится с актуальным искусством, поэтами-битниками и игрой в блэкджек. Но каждый раз странной инерцией судьбы он возвращается в Пекин – город, где и появился на свет.
Свои воспоминания Ай Вэйвэй зафиксировал в книге «1000 лет радостей и печалей»: он изучает связь своего искусства и истории современного Китая, совмещая едкое остроумие с истинно восточным созерцательным вниманием к деталям. Его рассказ утверждает стойкость и силу творчества в турбулентное для истории родной страны время – и оказывается полным надежды. Кто знает – может быть, Ай Вэйвэя ждёт ещё одно, уже третье за жизнь, возвращение в родной Пекин?
